Просвещение

6.2. Жан-Жак Руссо. Идеи народного суверенитета и прямого народовластия

1. Критика цивилизации и политическая теория: отрицание власти как "естественного права"

Руссо (1712-1778 гг.) так же, как и Монтескье, - мыслитель эпохи Просвещения. Вместе с тем Руссо занимает в просветительском течении особое место. Будучи (наряду с Монтескье) одним из начинателей историцистского подхода, он выступает в качестве критика цивилизации и свойственного ей отчуждения человека (человек по натуре добр, но общество развращает его). В этой связи Руссо отрицает идею линейного прогресса, переходя, в частности, от универсализации понятия разума как концептуального стержня просветительского мировоззрения к генерализации понятия воли.

Он отказывается от объективно-функционального подхода Монтескье и насыщает политическую теорию оценочно-эмоциональными суждениями, связанными с чувством возмущения тиранией, социальным и политическим рабством и бесправием (ключевым концептом в истолковании права, свободы и равенства у него становится "справедливость"), привнося тем самым в свою теорию революционно-бунтарский дух, столь противоположный либеральной ориентации Локка и Монтескье. Ведущей политической ориентацией Руссо становится эгалитаризм радикалистски-республиканского толка.

Интерпретация: Весьма емкая и яркая характеристика взаимосвязи критики цивилизации и революционно-бунтарского духа у Руссо принадлежит Ницше, который писал о "человеке Руссо" как об одной из наиболее значимых социокультурных парадигм нового времени: "Угнетенный и наполовину раздавленный высокомерными кастами и беспощадным богатством, испорченный священниками и дурным воспитанием, стыдясь перед самим собой смешного склада своей жизни, человек в своей нужде призывает "святую природу" и внезапно чувствует, что она далека от него, как какой-нибудь бог Эпикура. Его мольбы не достигают ее - так глубоко погрузился он в хаос неестественного. С негодованием отбрасывает он все пестрые украшения, которые еще недавно казались ему самым человечным его достоянием, свои искусства и науки, преимущества своей утонченной жизни, - он бьет кулаком о стены, в тени которых он так выродился, и громко требует света, солнца, леса и скал. И когда он восклицает: "Одна лишь природа хороша, и только естественный человек человечен!", - то он презирает себя и стремится уйти от себя. В этом настроении душа готова к самым ужасным решениям, но вместе с тем вызывает из своих глубин все наиболее благородное и редкое". От этого образа, по мнению Ницше, "изошла сила, которая повлекла и еще влечет к бурным революциям, ибо во всех социалистических волнениях и землетрясениях все еще движется человек Руссо, подобно древнему Тифону под Этной" (Ницше Ф. Шопенгауэр как воспитатель // Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 2. М., 1909. С. 210-211).

Революционаризм Руссо сложился, в частности, под влиянием социальной критики Лабрюйера (для которого весьма характерен, например, следующий пассаж: "Порою на полях мы видим каких-то диких животных мужского и женского пола ... это и в самом деле люди ... Они избавляют других людей от необходимости пахать, сеять и снимать урожай и заслуживают этим право не остаться без хлеба, который посеяли". - Жан де Лабрюйер. Характеры, или Нравы нынешнего века. М.-Л., 1964. С. 263). Такого рода социальная критика подготовила вывод Руссо о том, что все виды неравенства проистекают от имущественного неравенства, заложила фундамент эгалитаризма и определила интерес к теме враждебности интересов людей, которая займет столь значимое место в руссоистской критике цивилизации. Это (а равным образом - разочарование в ученом и светском Париже, в условностях окружающего общества, разрушение иллюзий картиной царящей безнравственности, откровенной злости одних, дряблости и бессилия других) приводит Руссо к отрицанию просветительских иллюзий, связанных с верой во всемогущество действия прогресса наук и искусств и к возникновению концепции искусства и наук как источника неравенства и к отказу от традиционного взгляда на то, что источником социального неравенства является неравенство естественное: богаты и знатны трудолюбивые, способные и сильные. Все это и вылилось в два конкурсных сочинения ("Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?" и "Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми") после того, как Дижонская академия объявила в 1749 г. и в 1753 г. конкурсы на темы: "Сделал ли прогресс наук и искусств людей более счастливыми и нравственными?" и "О причинах общественного неравенства" (при этом Руссо социализировал и первую тему тоже, осудив отрыв наук и искусств от потребностей повседневной жизни рядового человека). Руссо ощущал как нечто чуждое отвлеченное отношение энциклопедистов к нуждам массы, отлившееся в концепцию "разумного эгоизма" (хотя Гельвеций говорил одновременно о необходимости сочетания личного интереса с общественным). В.Ф. Асмус утверждает: "Протест Руссо против рационализма, защита чувства против рассудка неотделимы от протеста социального"; Руссо удалось в своем дебюте ("Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов") "сильно и смело выразить горячий протест плебея, который видит, что плоды прогресса цивилизации не только остаются для него недоступными - по его социальному положению, - но что самые блага цивилизации, основывающиеся на господстве рассудка над чувствами, далеко не безусловны, заключают в себе оборотную, отрицательную сторону" (Асмус В. Ф. Руссо. М., 1962. С. 11). Руссо-критик цивилизации с позиций эгалитаризма осуждает неравенство. В этом он противоречит другим просветителям, в частности Вольтеру, который был одним из наиболее энергичных защитников неравенства. Вольтер писал в статье "Равенство", помещенной в "Карманном словаре философии": "На нашей несчастной планете невозможно, чтобы люди, живя в обществе, не были разделены на два класса - один из угнетателей, другой из угнетенных ..." (Цит. по: Алексеев-Попов В. С. О социальных и политических идеях Руссо // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 507). Вольтер же с восторгом отзывался о книге экономиста Ж. Мелона "Политический опыт о торговле и промышленности" (1734), который всерьез предлагал ввести систему рабовладения как обеспечивающую предпринимателям и государству ряд преимуществ в их взаимоотношениях с рабочей силой. При этом "нравы" (moeurs), о которых печется Руссо, в терминологии ХVIII в. - это не просто совокупность моральных устоев, но сложный комплекс, включающий и характер управления, и материальный уклад жизни, - все то, что обозначается словами "традиции", "обычаи" (usages, cotumes). "При этом под словом "moeurs" подразумеваются положительные проявления всех этих свойств людей в ранние времена их истории" (см.: там же, с. 512).

Руссо - автор таких социально-политических трактатов, как "Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?" (1750 г.), "Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми" (1755 г.), "О политической экономии" (1755 г.), "Суждение о вечном мире" (работа написана в 1756 г., впервые издана в 1782 г.), "Об Общественном договоре, или Принципы политического права" (1762 г.), "Письма с горы" (1764), "Проект конституции для Корсики" (написан в 1765 г., впервые опубликован в 1861 г.), "Соображения об образе правления в Польше" (трактат написан в 1771-1772 гг., впервые издан в 1782 г.).

Новаторский подход Руссо к пониманию целого ряда теоретических (общефилософских и социально-политических) проблем, поставленных веком Просвещения, особенности его мировоззрения, выходящего за рамки рационалистических схем, обусловили еще одну существенную черту его творчества, которую необходимо упомянуть в общей характеристике мыслителя, - противоречивость логики и парадоксальность стиля. Его мысль следует прежде всего логике целостности - одновременного представления о предмете, а не установке на последовательно-дискурсивный его анализ. Руссо сам замечает о своеобразии своего мышления: "Все мои мысли связаны одна с другою, но я не могу изложить их все сразу. Я не владею искусством быть ясным для того, кто не хочет быть внимательным", - говорит он. Синхронность и скачкообразность как особенность руссоистской логики приводят к односторонности и противоречивости суждений мыслителя, к их парадоксальности. Однако руссоистские парадоксы выполняют еще и эвристическую задачу, т.е. являются неформальным средством решения теоретических и художественных проблем.

Исходным понятием политической теории Руссо в его основном политическом трактате "Об Общественном договоре" является право, понимаемое как особая реальность, т.е. как имеющее самостоятельную и безусловную ценность духовное образование. Согласно Руссо, понятие права конкретизируется в представлении о таких изначальных (естественных) правах, как свобода и равенство. Эти естественные права находятся в противоречии с существующим порядком вещей, который основывается на насильственной, тиранической власти. "Человек, - говорит Руссо, - рождается свободным, но повсюду он в оковах".

Поэтому главная проблема трактата "Об Общественном договоре" - ответ на вопрос: возможен ли в гражданском состоянии какой-либо принцип управления, основанного на законах и надежного, если принимать людей такими, каковы они, а законы - такими, какими они могут быть?

NB.: Данное определение наглядно демонстрирует отличие метода Руссо от методологии Монтескье, который довольствовался изучением так называемого позитивного права, т.е. известного из опыта и реально существующего в различных странах видов правления, тогда как Руссо "делает предметом своего исследования само политическое право, в его теоретическом виде, и законы - в их идеальном, т.е. нормативном виде ... "Я ищу права и основания (droit et raison) и не оспариваю фактов", - говорит он ..." (Алексеев-Попов В. С. и Борщевский Л. В. Примечания к трактату "Об Общественном договоре" // Руссо Ж.-Ж. Руссо Ж.-Ж. Об Общественном договоре // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 640).

Поиск нормативных основ гражданского правопорядка связан у Руссо с подведением оценочных оснований под понятие права. В свою очередь, эти основания выстраиваются, как и у других просветителей, на основе противоположения деспотической власти (и рабского положения человека) "праву" в его идеальной нормативности. Право есть обязательство, вытекающее из долга; правопорядок же есть соблюдение такого рода обязательств как безусловных нормативов. Вот почему, по мнению Руссо, теоретическая традиция, идущая в конструировании понятия права "от факта" наличия властных нормативов, извращает и подменяет понятия политической теории (он указывает на Гуго Гроция, который видит основание права в существовании соответствующего факта). Такого рода традиция, по мнению Руссо, оправдывает существующий порядок вещей, тиранию и неравенство; здесь право есть производное от силы, а не от безусловных (основанных на моральном долженствовании) обязательств: человеческий род, согласно такой теории, оказывается разделенным на стада скота, каждое из которых имеет своего вожака, берегущего оное с тем, чтобы его пожирать; и подобно тому, как пастух - существо высшей природы по сравнению с его стадом, так и пастыри людские, кои суть вожаки людей, - существа природы высшей по отношению к их народам.

По мнению Руссо, в рамках традиционного понимания власти совершается подмена понятия "право" понятием "сила". "Самый сильный, - утверждает он, - никогда не бывает настолько силен, чтобы оставаться постоянно повелителем, если он не превращает своей силы в право, а повиновения ему - в обязанность. Отсюда - право сильнейшего. Но разве нам никогда не объяснят смысл этих слов? Сила - это физическая мощь, и я никак не вижу, какая мораль может быть результатом ее действия. Уступать силе - это акт необходимости, а не воли ... В каком же смысле может это быть обязанностью?

Предположим на минуту, что так называемое право сильнейшего существует. Я утверждаю, что в результате подобного предположения получится только необъяснимая галиматья; ибо, если это сила создает право, то результат меняется с причиной, то есть всякая сила, превосходящая первую, приобретает и права первой. Если только возможно не повиноваться безнаказанно, значит, возможно это делать на законном основании, а так как всегда прав самый сильный, то и нужно лишь действовать таким образом, чтобы стать сильнейшим. Но что же это за право, которое исчезает, как только прекращается действие силы? Если нужно повиноваться, подчиняясь силе, то нет необходимости повиноваться, следуя долгу; и если человек больше не принуждается к повиновению, то он уже и не обязан это делать. Отсюда видно, что слово "право" ничего не прибавляет к силе. Оно здесь просто ничего не значит" Отсюда - революционный вывод: "Если бы я рассматривал лишь вопрос о силе и результатах ее действия, я бы сказал: пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбрасывает его, - он поступает еще лучше; ибо, возвращая себе свободу по тому же праву, по какому у него ее похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать".

NB.: О революционизирующей силе воздействия идей Руссо свидетельствуют следующие факты. В 1788 г. Марат читал "Общественный договор" перед публикой в первых политических клубах и вызывал аплодисменты публики. По свидетельству одного из лидеров монархистов, не было ни одного революционера, который не был бы захвачен разрушительными теоремами Руссо и не горел бы желанием их осуществить. Месяц спустя после открытия Конвента один из его членов издал похвальное слово Руссо, в котором он считает, что мыслитель сыграл решающую роль в перевороте в понятиях, который предшествовал политической и социальной революции. Ставшее позднее всеобщим мнение о том, что Руссо был предтечей революции 1789 г., выразил еще в 1791 г. писатель С. Мерсье, посвятивший ему книгу. Хорошо известно преклонение перед Руссо якобинцев. "Могущественный и добродетельный гений Руссо подготовил ваши труды", - говорил 11 августа 1791 г. своим коллегам - депутатам Национального собрания Робеспьер; он видел в Руссо "гения свободы". Велико (но менее изучено) влияние Руссо на левых якобинцев, в частности на "бешеных", идеологов плебейских масс. Сен-Жюст опирался на теорию народного суверенитета Руссо. С его точки зрения, важен не закон, а законодатель, не сила закона, а сильный закон; центром притяжения его мысли служит идея дать счастье народу, единственное средство достижения счастья - революция (ему принадлежит формула: "Быть монархом и не быть преступником невозможно"); итогом его мысли является положение о том, что революция не может быть успешной до тех пор, пока она не победит всех своих врагов.

Итак, согласно Руссо, не существует власти как естественного права: ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и поскольку сила не создает никакого права, то выходит, что основою любой законной власти среди людей могут быть только соглашения. Политическое рабство является результатом узурпации власти; рабство ни в коем случае не представляет собой "естественного права" - как это традиционно предполагалось в политической теории от Аристотеля и до Гоббса, Гуго Гроция и Пуфендорфа.

Интерпретация: Аристотель в "Политике" (I, V, 1 1260 а 5) утверждает: "... одно начало является по природе властвующим, другое - подчиненным ..." (Аристотель. Соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1984. С. 399-400). Г. Гроций полностью солидаризировался с этой позицией и даже шел дальше (См: Гуго Гроций. О праве войны и мира, I, III, VIII), добавляя, что "подобно тому как ... некоторые люди по природе - рабы ... так точно и некоторые народы по свойственному им образу мыслей предпочитают лучше подчиняться, нежели господствовать" (Гуго Гроций. О праве войны и мира. М., 1994. С. 129), и приводит ряд примеров, трактуемых в этом духе. Пуфендорф присоединяется к Аристотелю. Позиция Гоббса ни в коем случае не предполагает, что народ находится в рабстве в рамках политического, гражданского общества, хотя общественное соглашение предполагает перенос естественных прав на государя, который и выступает как преемник народного суверенитета. Но в связи с этим общественное соглашение превращает людей в подданных, обязанных повиноваться государю; они не могут без его разрешения ни изменять форму правления, ни осуждать действия государя, ни наказывать его, равно как и посягать на его право судить их, объявлять войну и заключать мир, назначать министров и т.д. В интерпретации же Руссо, опирающегося на локковскую концепцию и позицию Монтескье, происходит отождествление причин социального рабства, характеризуемого личной зависимостью и бесправием, и рабства политического как состояния, когда народ лишен своего суверенитета.