Античная классика

1.2. Софисты и Сократ

Первоначально софистом (от греч. sophos - мудрый) называли человека, сведущего во всяком умении, ремесле, знании. В V в. до н.э. этот термин приобрел специфический смысл и софистами стали называть людей, обучающих за плату особой мудрости - умению управлять частными и общественными делами. Софисты обучали риторике, или искусству красноречия, эристике, или умению доказывать какое-либо положение вне зависимости от его истинности или ложности, и диалектике, или искусству доводов, служащему утверждению или опровержению в вопросах и ответах собеседников, в целом - искусству спора. Софисты не принадлежали к особой философской школе с установленным единством основополагающей доктрины; софистика - специфическое интеллектуальное течение. С точки зрения обыденного сознания софист - тот, кто лукаво умничает, суетно мудрствует, отрицает авторитеты, критикует религиозную традицию и предрассудки, скептически относится к богам. Античный дух свободного обсуждения всех дел речами - естественная и благодатная почва софистики.

Цитата:

"Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно оценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда ... происходит от того, если приступать к исполнению необходимого дела без предварительного уяснения его речами"

Перикл.

В самом широком смысле софисты осуществляли поиск человеческих начал полисной жизни. Они - своего рода "гуманисты" античности. Этот гуманизм может быть выражен знаменитым тезисом Протагора из Абдер (ок. 480-410 гг. до н.э.); согласно Протагору, человек - мера всех вещей, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют (Платон. Теэтет 152 a). На первый взгляд протагоровский тезис кажется имеющим сугубо релятивистский и субъективистский характер: какой мне кажется вещь, такой она для меня и является (Платон именно так и истолковывал его смысл). Но в данном тезисе заключено также и иное содержание. "Мерой вещей" является не каждый отдельный человек, а человек вообще. Таким образом, в качестве критерия истинного знания выделяется не нечто индивидуальное, а нечто универсально-человеческое, некая "человечность" как мера, свойственная всем людям, - то, что делает человека человеком, отличая его и от зверя, и от бога. Без человека невозможна была бы истина. Отсутствие же инвариантной истины - следствие текучести вещей: каждый раз мы получаем иное значение нашего "измерения", так как мы прилагаем одну и ту же мерку к постоянно изменяющимся вещам, но сама мера неизменна и объективна. В содержании тезиса есть и еще один момент: все люди, при всем разнообразии их мнений, причастны к истине. В этом смысле равны (и должны быть услышаны и сопоставлены) и их мнения, а истина диалогична.

В тезисе Протагора, в самом духе софистики отразились атмосфера и характер полисной демократии: всем людям присуща определенная степень мудрости, способность правильно судить относительно дел, представляющих общий интерес. Но очень тонкой и хрупкой является грань, отделяющая в данном случае утверждение принципа равенства всех мнений от субъективизма, а также от нравственного релятивизма и анархизма (отрицания законов и государства): если истина (добро и справедливость) - то, что мне таковой кажется, то все дозволено. Сознавая эту опасность, Протагор находит следующий способ установления общезначимой нормы закона: что каждому городу представляется справедливым и прекрасным, то для него и есть, пока он так считает (Платон. Теэтет, 167 с). В этом выводе заключены следующие моменты: во-первых, уверенность в том, что свободный человек способен сделать правильный выбор и принять разумное решение; во-вторых, правда-справедливость (т. е. согласие в признании закона главенствующим началом совместной жизни, единомыслие в понимании закона и равенство добровольного ему подчинения) устанавливаются голосованием; в-третьих, это соответствует практике декретирования закона в рамках античной демократии.

Однако в софистике существовало и другое направление, связанное с крайним субъективизмом и агностицизмом, отрицающим возможность установления аутентичной связи между людьми и тем самым имеющее асоциальную направленность. Классическим выражением этой стороны софистики является триада Горгия (480-380 гг. до н.э.): I. Ничто не существует; II. Если что-либо существует, то оно непознаваемо для человека; III. Если и можно познать что-либо, то нельзя передать и объяснить это другому (Дильс. Фрагменты досократиков, 76 b 3). Отметим, что первые два положения не исключают альтернативных высказываний, а третье безальтернативно, и в нем утверждается невозможность сообщения между людьми. Тем самым все ограничения манипулятивной практики и анархизма (еще существующие в позиции Протагора) сняты.

Против софистов выступил Сократ (ок. 470-399 гг. до н.э.). Он, как затем и его ученик Платон, видел в софистике симптом духовного кризиса Афин и выступал как своего рода диагност и врачеватель этой "болезни" духа. Сократ не был софистом, но воспринимался многими его согражданами именно как таковой (недаром Аристофан в "Облаках" изобразил его главным софистом). Однако мнение о нем как о софисте несправедливо, поскольку он считал возможным знание (epistyme) объективной истины, которое противопоставлял мнениям (doxai). Но сократический метод подразумевал разоблачение предвзятости некритически усвоенных мнений. С целью проверки истинности любого тезиса Сократ противопоставлял ему антитезис или приводил его к противоречию со сделанными из него выводами. Поэтому он мог выглядеть как нарушитель традиционного благочестия (согласно древнегреческой пословице, нечестиво хвалить и хулить одну и ту же вещь), мог казаться ниспровергающим святыни и отрицающим богов софистом, ведущим "двоякие речи".

Он не был софистом, поскольку его диалог имел серьезный характер, ориентировался на отыскание совместными усилиями истины и согласия. Но он мог казаться таковым, ибо разоблачение предубеждений достигалось с помощью иронии (т. е. притворства в переводе с греческого).

Он не был софистом также и потому, что, согласно его собственному заявлению, никого ничему не учил, т.е. не пересаживал в головы учеников уже открытые "истины" в готовом виде и не обучал искусству манипуляции чужим мнением за деньги. Сократ, по его собственным словам, лишь убеждал своих сограждан в том, что и богатство и другие блага бывают от добродетели (которую он считал тождественной знанию), а не наоборот (Платон. Апология Сократа, 30 ab). Но, поскольку Сократ одновременно и отказывался от притязания на многознание, полагая условием подлинной мудрости аскетическое самоумаление (он предлагал выбирать собеседнику в качестве исходной ступени диалога равную по своему положению на пути к истине ступеньку незнания: я знаю, что я ничего не знаю), и свидетельствовал о возложенной на него самим богом миссии по отношению к городу, к согражданам, он мог выглядеть обманщиком.

Интерпретация:

"Я знаю только то, что ничего не знаю" - слова, приписываемые Демокриту. Сократ не произносит именно таких слов, хотя и говорит нечто близкое по смыслу (см.: Платон. Апология Сократа, 21 bd; 22 c; 23 b). Он свидетельствует о том, что подлинная мудрость - в оголенной простоте своего стремления к правдивости - не стыдится признать свою ограниченность, так как человеческое знание ничтожно в сравнении с божественным. Именно поэтому Сократ в самом начале своей речи перед судом подчеркивает, что будет говорить безыскусно, защищаться теми же словами, какими привык говорить на площади у меняльных лавок, а не по примеру знаменитых софистических риторов, скрывавших пустоту за изысканными фигурами своей украшенной и выспренной речи: долг оратора - говорить правду (Политика, 17 c - 18 a).

И вместе с тем связь Сократа с софистикой не только отрицательна. По мнению К. Манхейма, сократовская практика вопрошания и сомнения в определенном отношении наследует практике софистической: софистическое сомнение было результатом рефлексии социальной ситуации, когда для каждого решения, для каждого объяснения существовало по крайней мере два нормативных стандарта - традиционно-аристократический и новационно-демократический; в ситуации, когда прежняя недвусмысленность норм и толкований поколеблена ... удовлетворительное решение может быть найдено лишь посредством радикального сомнения и глубокого осмысления противоречий; Сократ преодолевает кризис, ставя вопросы еще более радикально, чем это делали софисты.

Все это, а равным образом дающее каждый раз отрицательный результат "исследование", предпринятое Сократом на предмет выяснения, обладает ли кто из его сограждан или чужестранцев настоящей мудростью, раздражало высокомерных афинян, убежденных в своем безусловном превосходстве и всеэллинском лидерстве. Их раздражение и вылилось в обвинение в 399 г. до н.э. против семидесятилетнего Сократа. Обвинение было выдвинуто Мелетом (малозначительным трагическим поэтом), Анитом (богатым владельцем кожевенных мастерских, активным сторонником демократии) и оратором Ликоном. Их обвинение гласило: Сократ преступает закон тем, что развращает молодых людей, и богов, которых признает город, не признает, а признает другие, новые божественные знамения (24 bc). В случае признания судом ответчика виновным философу грозила смертная казнь как одна из возможных мер наказания.

Интерпретация:

Выдвинутые против Сократа обвинения являются типичными для претензий, предъявляемых софистам. Типичен и сам процесс. Протагора приговорили к смерти, а затем изгнали из Афин за книгу "О богах" (книга была конфискована и публично сожжена), в которой говорилось, что о богах невозможно знать ни того, что они существуют, ни того, что их нет, ни того, каковы они по виду, ибо многое препятствует знать это: и неясность вопроса, и кратость человеческой жизни (Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. М., 1969. С. 318). Друг Перикла и старший современник Сократа философ Анаксагор из Клазомен, также слывший "софистом", был осужден и изгнан из Афин за свои взгляды. Его сочли виновным в непочитании богов вследствие даваемых им нетрадиционных объяснений небесных явлений. Сократ, объясняя предысторию выдвинутых против него обвинений, говорит, что они в известной мере построены по образцу слухов, "дурной молвы": якобы Сократ преступает закон, тщетно испытуя то, что под землею, и то, что в небесах, выдавая ложь за правду и других научая тому же. По мнению Сократа, настоящая причина обвинений состоит в том, что многие его возненавидели за сомнение в их мудрости и ее испытание, доказывающее справедливость такого сомнения. От этого и произошло множество клевет, а с другой стороны, многие начали называть его мудрецом, ибо думают, что он мудр в том, относительно чего отрицает мудрость других, - тогда как на самом деле мудрым-то оказывается бог, и этим изречением (объявляя Сократа устами оракула мудрейшим из эллинов. - А. Ч.) он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немного или вовсе ничего не стоит ... (19 bc; 22 e - 23 ab).

В обвинении против Сократа чувствуется привкус провокации; обвинители как бы говорят ему: "Ты учишь бестрепетному исполнению своего долга, не уклоняющемуся от задачи его выполнения, несмотря ни на какие опасности, и говоришь о своем призвании по отношению к городу, - так посмотрим, соответствуешь ли ты сам выдвигаемым тобою критериям и насколько искренней является твоя убежденность в существовании своей богоданной миссии заботиться о нашей добродетели и твердость в ее исполнении!". Сократ принимает этот вызов, так как и его цель - проверка подлинности своего призвания.

Рассмотрим в связи с этим гражданскую (нравственную) позицию Сократа и аргументацию в ее защиту, ибо он защищает не себя самого, а свое предназначение, свое "служение богу", осуществляемое ради города.

Цитата:

"... Я защищаюсь теперь совсем не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудивши меня на смерть, не проглядеть дара, который вы получили от бога. В самом деле, если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу, как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли. В самом деле, мне кажется, что бог послал меня городу как такого, который целый день, не переставая, всюду садится и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает. Другого такого вам нелегко будет найти, о мужи, а меня вы можете сохранить, если вы мне поверите. Но очень может статься, что вы, как люди, которых будят во время сна, ударите меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита, и тогда всю остальную вашу жизнь проведете во сне, если только бог, жалея вас, не пошлет вам еще кого-нибудь. А что я такой как будто бы дан городу богом, это вы можете усмотреть вот из чего: похоже ли на что-нибудь человеческое, что я забросил все свои собственные дела и сколько уже лет терпеливо переношу упадок домашнего хозяйства, а вашим делом занимаюсь всегда, обращаясь к каждому частным образом, как отец или старший брат, и убеждая заботиться о добродетели".

(30 de - 31 ab).

Добродетель и ее стержень - справедливость - это, в представлении Сократа, то общее, что связывает афинян в единое целое, в город (гражданскую общину). Мудрость же - знание - обладание этим целым. Но дело в том, что на мудрость своекорыстно претендуют многие, подменяя и замещая это единое (общее) и единственное частным и частичным. Сократ следующим образом демонстрирует это свое убеждение. Он, приводя ответ Пифии на вопрос Херефонта, есть ли кто-нибудь на свете мудрее Сократа (Пифия отвечала: Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ же мудрейший из всех людей), говорит, что этот ответ заставил его задуматься о том, что же бог хотел сказать, если он сам (Сократ) нимало не признает себя мудрым. С целью испытать, нет ли кого, кто на самом деле мудр, и уличить себя самого в невежестве он пошел сначала к государственным людям, затем к поэтам и, наконец, к ремесленникам. Государственные мужи были только по видимости мудрыми (они только казались мудрыми, особенно самим себе); поэты не смогли объяснить свои творения (которые они творят не мудростью, а прирожденною способностью и в исступлении); ремесленники же, как и ожидалось, знали то, чего не знал Сократ, однако и они грешили тем же, что и поэты: оттого, что они хорошо владели искусством, каждый считал себя самым мудрым также и относительно прочего, самого важного, и эта ошибка заслоняла собою ту мудрость, которая у них была (22 d).

И, однако, все это не является для Сократа основанием для сомнения в том, что именно город, община является носителем правды и справедливости, как и в том, что последние действительно существуют. Само судебное испытание и угрозу смертного приговора он считает способом подтверждения тезиса о существовании объективной и абсолютной меры справедливости. Его позиция в данном отношении может быть определена как законопослушная свобода: и сохранение собственной законопослушности (добровольного подчинения закону, несмотря на несправедливость обвинений и суда), и сохранение своей свободы и гражданского достоинства (отвержение несправедливого мнения, несмотря на его силу и угрозу смерти) должны подтвердить истинность миссии и наличие справедливости.

В верности своему предназначению Сократ сравнивает себя с Ахиллом, который, узнав об уготованном ему уделе, о скорой неминуемой гибели в том случае, если он выполнит свой долг и отважится отомстить убийце Патрокла, гораздо более убоялся оставаться в живых, будучи трусом и не мстя за друзей (28 cd). Если бы теперь, рассуждает Сократ, - после того как я в битвах при Потидее, Амфиополе и Делии, несмотря на смертельную опасность, оставался в воинском строю, так как меня поставили выбранные вами начальники, - если бы теперь, когда сам бог поставил меня жить, занимаясь философией и испытывать самого себя и других, я испугался бы смерти и бежал из строя, это было бы ужасно. Тогда меня в самом деле надо было бы судить за то, что я не признаю богов, так как не слушаюсь оракула, боюсь смерти и считаю себя мудрым, не будучи таковым, потому что бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь (28 e - 29 a).

Мысль Сократа состоит в том, что каждый раз надо исследовать, что такое правда - справедливость. Он утверждает, что беседовать о доблестях и обо всем прочем, о чем я с вами беседую, пытая и себя, и других, есть величайшее благо для человека, а жизнь без такого исследования не есть жизнь для человека (38 a) - и от этого долга человечности нельзя (несправедливо и неправедно) уклоняться. Поэтому справедливость и праведность заключаются, во-первых, в сохранении человечности, достоинства-свободы перед лицом любого испытания - даже смертельной опасности (не покидать свое место в строю, не унижать себя страхом перед тем, чего не знаешь, и не заискивать перед неправедным мнением ради сохранения жизни); и, во-вторых, они состоят в подчинении тому, что выше отдельного человека, - закону (исполнять то, что велит бог и человек, город). Вот почему он говорит, что и под страхом смерти никого не может послушаться вопреки справедливости, ибо это нехорошо и постыдно, так же, как и нарушать закон и не слушаться того, кто лучше меня, будь это бог или человек (39 a; 29 b). Причем главными ориентирами для Сократа являются две вещи, неразрывно связанные между собой: душа (разум как способность к свободному исследованию, выявляющему меру, правду-справедливость) и честь города Афин, величайшего из городов и больше всех прославленного за мудрость и силу (29 de). Он не устает повторять, что его забота - о справедливости, о душе, о чести города и его граждан, что он защищает себя от неправых обвинений не ради себя, а ради города и доблести его мужей: я не буду, говорит Сократ, упрашивать и умолять судей с обильными слезами и приводить своих детей, родных и друзей, чтобы разжалобить судей, ибо это умаляет мое достоинство и мою свободу, а главное, тем самым бесчестит город и его граждан, лишая его свободы и достоинства, связанных с законом и законопослушностью. Не говоря уже о чести, замечает он, мне кажется, что это и неправильно, о мужи, - просить судью избегать наказания просьбою, вместо того, чтобы разъяснять дело и убеждать; ведь судья посажен не для того, чтобы миловать по произволу, но для того, чтобы творить суд; и присягал он не в том, что будет миловать, кого захочет, но в том, что будет судить по законам (35 c).

В данном пункте, заключающем в себе констатацию взаимосвязи между честью всего города и гражданским достоинством-свободой самого Сократа, заключена возможность обращения обвинения против судей (а вместе с ними и против города) в том случае, если они будут руководствоваться не законом, а личными склонностями и пристрастиями. Ведь когда вынесен заведомо несправедливый приговор, неважно, каким будет наказание, - в любом случае суд неправеден и святотатственен, ибо нарушается закон.

Так и происходит: обвиняемый обращает признание судом его вины в обвинение против судей. После оглашения судом обвинительного вердикта от Сократа требовалось предложение по установлению для самого себя меры наказания (Мелет от лица обвинителей предложил смертную казнь), и Сократ делает все, чтобы спровоцировать суд на вынесение смертного приговора. Он издевательски предлагает суду воздать ему по заслугам и наградить почетным правом - бесплатным обедом в Пританее и т.п.

После вынесения смертного приговора Сократ еще раз заявляет о том, что даже перед лицом смертельной опасности бесчестно, дерзостно и бесстыдно делать из-за этого что-нибудь рабское, и затем устанавливает свой диагноз, вынося нравственный приговор (утверждая, что от смерти уйти нетрудно, о мужи, а вот что гораздо труднее - уйти от нравственной порчи, потому что она идет скорее, чем смерть), и пророчествует, предрекая мщение городу за попрание истины. И затем он демонстративно начинает иронизировать над содержанием приговора - уже над самой смертью...

Цитата:

"... вот я человек тихий и старый, настигнут тем, что идет тише, а мои обвинители, люди сильные и проворные, - тем, что идет проворнее, - нравственною порчей. И вот я, осужденный вами, ухожу на смерть, а они, осужденные истиною, уходят на зло и неправду; и я остаюсь при своем наказании, и они - при своем. Так оно, пожалуй, и должно было случиться, и мне думается, что это правильно.

А теперь, о мои обвинители, я желаю предсказать, что будет с вами после этого. Ведь для меня уже настало время, когда люди особенно бывают способны пророчествовать, - когда им предстоит умереть. И вот я утверждаю, о мужи, меня убившие, что тотчас за моей смертью придет на вас мщение, которое будет много тяжелее той смерти, на которую вы меня осудили"

(39 ad).

Итак, Сократ выступает как своего рода диагност нравственной порчи полиса и одновременно как политический реформатор, стремящийся восстановить общность города и лежащие в основе такой общности духовные основания в их изначальной истинности, стремясь достичь этого ненасильственными и неавторитарными средствами. Главное достояние полиса для него - справедливость, единомыслие и законопослушность, но не слепые, а сознательные, т.е. свободно выбранные как подлинная мера всех вещей. Сократ предлагает своим согражданам для восстановления этой меры гражданской общности и целостностности сосредоточиться на своей душе и именно ради этого стремится, спровоцировав их на вынесение ему смертного приговора, научить их свободе.

Хотя мера (ее выявляет и поддерживает душа - бодрствующее самосознание, нравственная рефлексия) - сама справедливость, закон, выше отдельного человека. Мера (справедливость), согласно Сократу, объективна и необходима. Ее нарушение, связанное с желанием избавиться от необходимости давать отчет в своей жизни (39 c), вызывает мщение и кару.